Семён Данилюк - Константинов крест [сборник]
Присутствие Оленьки наполнило Ксюшу ужасом.
Анхель меж тем втиснул «рено» капотом на обочину, так что багажник перегородил треть и без того узкой проезжей части. Не обращая внимания на истерические гудки, выскочил наружу. Ксюша вывалилась еще прежде него, не дождавшись полной остановки. Нога ее поехала, так что прямо в белой шубке она проползла на животе по глине едва ли не к ногам Оленьки. Оленька, однако, ее даже не заметила.
— Вы не смеете так уезжать! — с перекошенным, ставшим некрасивым лицом кричала она на угрюмую врачиху.
— А что мне здесь прикажете делать?! — вяло, видно, не в первый раз, огрызнулась та.
— Но вы же врач! Вас учили!
— Именно что врач, а не Господь Бог! Ну что я еще могу, мамаша дорогая?!
В это мгновение Оленька увидела Анхеля. Губы ее задрожали.
— Я пыталась помешать! — невнятно выкрикнула она.
Анхель пролетел мимо. Разметал сгрудившихся людей.
За спиной слабо ойкнула Ксюша. На куцем, брошенном на землю одеяльце, неестественно вывернувшись, лежала неподвижная Рашья. С мертвенно-белых детских щечек к воротнику вяло стекала стынущая слюна.
Люди, со страдающими лицами, скорбно расступились, — Анхеля приняли за отца девочки.
— Мы пытались по очереди дыхание рот в рот, пока скорая не подъехала, — виновато, едва сдерживая клокотание в горле, пояснил один из мужчин. — Ты уж прости, браток, — не сумели.
Он требовательно поглядел на подошедшую следом врачиху:
— Может, сами отцу объясните! Хоть это-то можете!
— Да я уж, дорогой папаша, вашей жене всё объяснила, — врачиха безысходно кивнула в сторону замершей Оленьки. — Похоже, девочке пища не в то горло попала. Вот и задохнулась. А мамаша впереди за рулем отвлеклась, видать, не расслышала за шумом. Уж когда на ремнях повисла…
— Какая еще, к черту, пища?! — разъяренная Ксюша с силой ухватила Оленьку за плечо. — Вы что с ней, сволочи, сделали?
— Больно же! — слабо пискнула та.
— Это тебе, гадюке, больно?! А ей? — Ксюша ткнула в лежащее тельце, и мысли ее переменились. Она бросилась к врачихе.
— Вы-то чего стоите?! — срывающимся голосом закричала она. — В больницу везите! Там же аппаратура побогаче!
— Побогаче, — вяло согласилась врачиха. — Но и там не боги. Она уж при нас полчаса как не дышит. …Да пока нас вызвали, пока доехали. Неужто б не попытались, если б хоть полшанса? Такая крохотулечка. Глупость какая!
Районная медичка давно притерпелась к чужим страданиям и смертям. Но идиотская гибель очаровательной девчушки подействовала и на нее.
Безысходность повисла над обочиной. Люди продолжали толпиться, не разъезжаясь, будто ощущая вину за собственную беспомощность. Каждый на месте девочки невольно представлял кого-то из близких.
Анхель отодвинул врачиху в сторону, наклонился над тельцем Рашьи, набрал воздуху, приподнял головку.
— Да что вы выдумываете! — в сердцах выкрикнула врачиха. — Чего только не делали! И аппарат искусственного дыхания подключали, и кололи.
Не отвечая, Анхель склонился. Почувствовал жгучее жжение в затылке. Это Анхэ изо всех сил пытался удержать его от непоправимого проступка. Кара за который — низвержение на землю.
— Не отдам! — отгоняя его, Анхель зло мотнул головой и припал к синюшным губам.
Секунд через пятнадцать, совершенно опустошенный, он отстранился. Размежил припухлые веки. Не вставая с колен, поднял голову к хмурому небу. То ли каясь, то ли с вызовом.
— Глядите, щечки розовеют! И губки зашевелились, — ойкнул бабий голос.
— Что вы мне тут истерики закатываете! Какие там розовые щечки у покойников! Бром пить надо… — в сердцах рявкнула толстая врачиха. Она прервалась на полуслове. Громко, при общем ошеломленном молчании, икнула, опустилась на колени и завороженно, боясь спугнуть чудо, принялась подползать к возвращающейся к жизни малышке.
— Верка-а, — едва различимым шепотом прохрипела она. — Ампулу, жив-а-а!
И, будто этим криком освободившись от оторопи, коршуном бросилась на Рашью, принялась охлопывать, мять в сильных руках. — Всем разойтись. Ребенку нужен воздух!
Подскочила медсестра, с разгону бухнулась рядом, неверными пальцами принялась расстегивать замки чемоданчика.
Анхель тяжело поднялся. Раздвинул возбужденных людей, отошел к кювету. Жадно зачерпнул колючего весеннего снега и, ничего не чувствуя, принялся растирать лицо. По щекам обильно заструилась кровь.
Подбежавшая Ксюша с силой отвела его руки, приложила платок:
— Будто малой! На минуту нельзя оставить.
Шепнула, прижавшись:
— Это ты сумел, да?
— Да, — ответил Анхель.
— А можно было?
Анхель едва заметно, уголками глаз, улыбнулся, — словно заморозка начала отходить. Потрепал ее по вскинутому курносому носику:
— А разве было из чего выбирать?
В полуха услышал бодрый, набирающий победные нотки голос врачихи. Разыскал взглядом переминающуюся неподалеку Оленьку, под его взглядом съежившуюся. Подозвал.
— Куда делся?! — без выражения спросил он. Предупреждающе приподнял палец.
Оленька, приготовившаяся соврать, смешалась. Боязливо отодвинулась от кипящей яростью Ксюши.
— Уехал. Сел, гад, в мой джип. А мне велел сказать, будто девчонка подавилась пищей. А сам ее плюшевым зайцем…
Она пришлепнула ладонью собственный ротик и сделала сдавливающее движение. Завороженно скосилась на возвращающуюся к жизни Рашью. Всхлипнула:
— Но я ж не убийца! Не убийца!
Робко заглянула в лицо мрачному Анхелю:
— Вы с ней вместе, да?
— Да, — Анхель понял, что скрывалось за этим «вместе». — Говори!
Оленька искательно скосилась на бывшую подругу. Поежилась от ненавидящего, в упор, взгляда.
— Никому такое пережить не пожелаю.
Вспомнив происшедшее в машине, она разрыдалась.
…— Брешет он всё, — раздался ясный голосок. — Никто ему деньги не отдавал. Он их заранее из сейфа спер. А после убил, пес галимый. Чтоб — с концами.
От неожиданности Оленька до отказа втопила сапожок в педаль тормоза, так что саму ее тряхнуло в ремне безопасности, а Сапегу, просунувшего голову меж передних сидений, ударило лицом об автоматическую коробку передач.
Машина встала. Из разбитого носа Сапеги закапали на металл капельки крови. Но, кажется, он этого вовсе не заметил. Он, а вслед за ним Оленька, с ужасом огляделись в машине, помимо воли разыскивая притаившегося Павла Игумнова. Взгляды скрестились на малышке.
После внезапного торможения Рашья как-то боком болталась внутри ремня безопасности. Но, не обращая внимания на неудобство, недетским, очень знакомым обоим презрительным прищуром впилась в Сапегу.
